Воспоминания о жизни в Югре в годы СССР: «деревяшки», болота, талоны и первый бартер

Из-за санкций Россия сейчас оказалась закрытой практически от всего мира. Более того, ограничения спровоцировали сбои в поставках привычных товаров и рост цен, а в обиход россиян вернулось забытое слово «дефицит». И конечно многие стали вспоминать про времена СССР, ностальгировать по бесплатной медицине, доступности образования, стабильной работе и зарплате. Есть и другие, кто помнит плохие дороги, 20-летние очереди на жильё, огромные толпы в магазине за палкой колбасы или синюшней курицей. Но если на «большой земле» инфраструктура и бытовые условия уже были как-то налажены, то северные регионы, в том числе и ХМАО, тогда только начали массово заселяться. Советская Югра — это сплошь деревянные дома, балки, бездорожье и нерегулярное, скудное снабжение из-за сложной логистики. Вот и нашему собеседнику столица округа, когда он увидел его впервые, вспоминается, как «небольшой городишко, окруженный болотами».

Ханты-Мансийск

Прожил в Ханты-Мансийском округе 7 лет, с 1984 года по 1991 год. Работал сначала помощником оператора сейсмостанции сейсмопартии № 7 (Мегион) Ампутинской геофизической экспедиции (Новоаганск Нижневартовского района), затем в СП-83 Обской ГЭ (Сургут) руководителем взрывных работ, начальником отряда и начальником партии. После увольнения был московским представителем Сургутского издательского центра.

В трест «Ханты-Мансийск-геофизика» получили распределение сразу 16 однокурсников, и к сентябрю 1984-го все перебрались из Перми в Ханты-Мансийск — небольшой городишко, окруженный болотами, а по весне в паводок, как оказалось, и водой.

Помню, что аэропорт был махонький — из вагончиков. По дороге в город помню вывеску про Остяко-Вогульск — прежнее название города. Каменных зданий было меньше, чем деревянных, высотки отсутствовали вообще. Трест ХМГ представлял собой «офисное» здание из кирпича, общежитие каменное, деревянный барак с кабинетами геофизиков.

В городе был относительно приличный ресторан при гостинице, ведомственные столовые, ведомственные гостиницы-деревяшки, геофизическая была также из дерева, но уютная. Трест состоял в партнерских отношениях с известной французской фирмой по производству оборудования «Шлюмберже», поэтому периодически на улицах Ханты-Мансийска появлялись и чернокожие гости. Кругом гремела популярная тогда песня Муромова «Яблоки на снегу», а в Хантах на снегу были афроевропейцы. Чем их кормила принимающая сторона, и как они жили — не видел и не знаю.

Нас, молодых советских геофизиков, размещали, как правило, в больших комнатах на 10-15 кроватей. Там мы и спали, и ели, и под гитару пели.

В магазине продавался знаменитый ханты-мансийский лещ горячего копчения, вкуснейший свежий хлеб, отличное местное бутылочное пиво, которое покупали на Речном вокзале, и томатный сок в трехлитровых банках. По сути, основное меню ужина состояло из всего этого, плюс водка — в 1984-м до талонов еще не дошло.

Новоаганск

В конце-концов, большую часть однокурсников — со мною вместе — приписали к Ампутинской ГЭ. Посадили в Ми-8 и отправили в Новоаганск (Нижневартовский район). Там вертолет уже встречал начальник экспедиции, который с ходу ошарашил: «Вчера сгорела ваша общага, поэтому сегодня кое-как разместитесь, оформитесь, а после сразу в лес. Весной вернетесь — будет и жилье».

Впрочем, обещанное жилье появилось не весной, но года через полтора, когда в поселке возвели «Вахту-40». Говоря современным языком, быстровозводимый модульный одноэтажный жилой комплекс, подключенный к электросети, водопроводу и канализации. Выпускала их какая-то страна из соцлагеря, в комплекте шли обогреватели типа электрических масляных радиаторов, мини-холодильники (влазила свиная ляжка), мебель (шкаф, стулья, стол, кровати). Блоки были, в основном, двухместные. Из летних развлечений имелись:

• волейбол на спортплощадке рядом,
• телевизор с двумя каналами,
• танцы и кино в Доме культуры, на площади перед которым два раза в году проходились закольцованные демонстрации, когда колонны кругами ходили вокруг трибуны 1 мая и 7 ноября,
• купание в озере,
• времяпрепровождение «попастись», когда уходили объедать в голубичные заросли вокруг озера (кстати, в поселке, как в Индии, были бродячие коровы, которые паслись на свалках и особенный, говорят, удой давали после прибытия в Новоаганск барж с арбузами — очень любили выброшенные корки),
• любовь (за цветами, правда, приходилось летать в Нижневартовск на Ан-2: утром туда, вечером обратно, придумав, естественно, вескую причину для начальства),
• творчество (с другом-художником Александром Ливном* катался в расположенный недалеко национальный проселок Варьеган, Саша рисовал местных, — его именем сейчас названа одна Детская школа искусств).

Полевой сезон у геофизиков Западной Сибири — всегда зимний, ведь летом по болотам особенно не поработаешь. Поэтому с ноября начинали накатывать дорогу на площадь и по профилям. Сначала — вездеходной гусеничной техникой, потом тракторами, но было и так, что топили их и после Нового года. Чаще — доставали, иногда машина уходила на дно с концами — и бросали.

А инженерно-техническим работникам хватало своей, более интеллектуальной работы. И, кстати, встреч. То комиссия с проверкой прилетит, то соседи из какой-нибудь Томской партии завернут, то Госгортехнадзор нагрянет.

Как-то даже забрел один хантыйский охотник, оказалось, поэт — Юрий Соболевич Велла, познакомились, поговорили. Кругом тайга и снега — а мы о литературе. Рассказал мне, кстати, про Еремея Даниловича Айпина, руководившего газетой в Ханты-Мансийске, и позже Айпин опубликовал мою первую новеллу «Глухарь» и стихи Веллы рядом. Несколько лет назад Юрий умер, читал в новостях из Югры.

Сургут

Отличие городской сургутской жизни от поселковой новоаганской было, естественно, разительным. Начиная с демонстраций, уже не закольцованных, а прямых, заканчивая обилием магазинов. В которых, впрочем, ничего особенного не было.

К тому времени все продовольственное отпускали по талонам, хотя ту же водку в любое время суток продавали за 25 рублей таксисты. С инженерским окладом в 180 рублей особо не разгуляться, но, во-первых, реальная получка за счет сдельной оплаты, премий и полевого довольствия выходила в разы большей, во-вторых, существовали базы ОРС (отделы рабочего снабжения), откуда продукты получали партии, экспедиции, речники, буровики и т. д. И ассортимент в ОРСах имелся достаточно разнообразный, причем как раз в середине 80-х широко распространилось то, что потом назовут бартер.

На своей базе брали, например, по разнарядке болгарские сигареты с фильтром и везли на склад к речникам, где меняли на какое-нибудь «Токайское сладкое». Или чай — на растворимый кофе. Или шифер со стройбазы — на листовое железо, из которого рыбзавод делал консервные банки. Или прокладки для трактора — на свечи от бензогенератора. В принципе, достать (выменять) даже в Сургуте можно было все.

Чего же не было в принципе — привозилось из отпусков. Многие брали отпуск не каждый год, а сразу за два-три года — с соответствующим денежным обеспечением. По крайней мере, одежду и обувь покупали либо на барахолках к западу от Урала, либо в столице, либо на Украине, с которой у Ханты-Мансийского округа всегда были тесные личные связи.

А вот с жильем в Сургуте первое время было не ахти — поскольку СП-83 появилась раньше Обской экспедиции, и обитать пришлось на базе на Барсовой горе в цилиндрическом вагончике на колесах.

Потом же в промзоне города рядом с геодезической партией № 49 во главе с легендарным Гомбергом** появилась ОГЭ, куда передали и нашу партию, что принесло и решение бытовых проблем: нам выделили апартаменты в 10-этажной общаге в микрорайоне Геологов. Из двух комнат одну оккупировал я.

Вскоре должны были сдать дом по соседству, и там мне светила квартира — как раз подошла очередь. Но затем профком решил отдать ее начальнику отряда другой партии, поскольку он оказался сиротой, и мне, молодому специалисту, предложили подождать еще. И тут начались 90-е, когда стройки вдруг встали…

После Сургута Юрий Токранов вернулся в Пермь и проживает там до сих пор. Ведёт активную социальную, общественную и творческую деятельность, возглавляет редакцию интернет-газеты «Звезда».

*Александр Ливн (1959–2003) — известный югорский художник. Проживал в посёлке Излучинск ХМАО, где основал районную школу искусств. Александр Ливн разработал собственный курс графики и литографии, его учебно-методические разработки получили одобрение в Министерстве образования.

**Гомберг Александр Иосипович. Заслуженный работник геодезии и картографии РСФСР. Активный участник поисковых работ на нефть и газ в районах Среднего Приобья. С 1965 по 1995 год — начальник геодезической партии Ханты-Мансийского геофизического треста объединения «Хантымансийскгео-физика».

Юрий Токранов

10 апреля 1986

Говорят, было в Главке собрание.

Всех созвали. И этих, и тех.

Раздавали награды и звания буровым мастерам за успех.

А когда всё кончали, прощалися,

встал мужик. Коренаст. Бородат.

И сказал он: — Я сейсмик, товарищи.

И спрошу я за наших ребят.

Не нужны нам награды и премии.

Но одно непонятно всем нам.

Что мы делаем в этой Тюмении,

если слава вся — буровикам?

Справедливости требуем, люди.

Ведь богатства и мы создаём.

А буровик — он же скважины бурит

там, где мы ему точки даём.

Закричало собрание: — Что же Вы?

Вы же — свой, Вы ж — советский, Вы ж — наш!

Но как смеете Вы и как можете

предлагать нам такой саботаж.

Эх, ребята-ребята, вот сраму-то

прямо в Главке такое сказать.

А ведь хотели дать почётную грамоту,

но и эту придётся забрать.

И исчез сейсмик тот.

А ведь прав он был.

Ведь геофизика — основа основ.

И не правда ли, братцы, не правда ли,

что для нас — ни триумфов, ни слов.

Я, конечно, собрание выдумал,

но мне фактик друзья привели.

Ведь Самотлор — его же сейсмики выдали,

а бурильщики после пришли.