Трудоустройство не имеющей образования падчерицы, внеочередной снос «нужного» дома, халатность, злоупотребление должностными обязанностями — это лишь часть обвинений, выдвинутых против него правоохранительными органами. После прошедших на прошлой неделе обысков Вячеслав Поздняков согласился дать «Муксун.ФМ» интервью о ситуации вокруг него.
— Вячеслав Владимирович, несколько дней назад у вас дома прошел обыск, с чем он связан, что искали сотрудники следственного комитета?
— Мне самому интересно, что у меня искали. Мой адвокат тоже в недоумении от произошедшего. Я обычный человек, у меня нет каких-то чемоданов денег, антиквариата. Сотрудники осматривали всю квартиру, но смотрели в основном документы. По окончании обыска изъяли у меня телефоны и несколько документов. Хотя то, что они забрали, у них имеется, они это уже изымали, у меня дома были просто копии.
— Вас обвиняют сразу по нескольким статьям уголовного кодекса, по статье 295 — халатность и по 285 — злоупотребление должностными полномочиями. В чем суть обвинений, что вы конкретно нарушили?
— На самом деле, я не понимаю, что происходит. Были бы дела громкие, какие-то реальные преступления — ты украл, ты мошенник, ты взяточник, ещё что-то. Началось всё с заметки, которая вышла в районном «Вестнике» о том, что моя падчерица получила квартиру по госпрограмме. Проверка прокуратуры шла в обычном рабочем порядке, они опрашивали людей, меня, и вроде ничего не предвещало каких-то громких выводов. А потом раз, всё это дело резко поменялось, и где-то недели через полторы прокуратура выкатывает представление об удалении меня в отставку.
— А как ваша падчерица попала в список получения квартиры по госпрограмме? Или это случайность?
— На самом деле это действительно случайность. Квартира в деревянном доме, который позже был расселен, не мной куплена. Ее приобрели бабушка с дедушкой для своей внучки. Чтобы ее купить, они продали грузовую машину, на которой мой тесть раньше дальнобоил. На что хватило денег, то и купили, чтобы сделать девочке подарок на ее 18-летие. Я об этой сделке даже не знал.
— Но сотрудники прокуратуры проверяют факт якобы внеочередного сноса именно этого многоквартирного дома. Как эти вещи пересекаются?
— Моей падчерице купили в этом доме квартиру еще до того, как дом признали аварийным. Решение о сносе не принимается единолично главой, его принимают члены комиссии. Сегодня, в своих показаниях эти люди подтверждают, что никакого воздействия или давления при принятии решения о сносе этого дома, я на них не оказывал. Но прокуратурой эти показания в расчет не принимаются. Мне вменяют, что я мог быть заинтересован, я мог воздействовать на членов комиссии, я мог повлиять на их решения, чтобы получить эту квартиру. На таких умозаключениях всё и строится.
Есть перечень ветхих домов, сейчас у нас их порядка сотни. Специальная экспертная организация, с которой мы заключили контракт на проведение экспертизы, делает свои выводы. Была проведена экспертиза 50-ти домов, где четыре дома попало под заключение: «Проживание опасно для жизни». Этот дом тоже попал. Уже на основании экспертного заключения вопрос о сносе вынесли на нашу комиссию по чрезвычайным ситуациям. Члены комиссии, а это 18 человек, куда входят жилищный инспектор, мастера жилфонда и другие специалисты, выразили свое мнение.
Скажите, как я мог на это повлиять? Просто проигнорировать заключение экспертов я не мог. Мне что, нужно было его отложить и не расселять людей только потому, что там моя падчерица живет? Или ее переселить в какое-то другое жильё?
Не знаю, так до абсурда можно дойти. Она — совершеннолетний человек, ко мне никак не относящийся, но прокуратура именно мне привязывает эти обстоятельства, как нарушение уголовного законодательства.
Я живу в посёлке с первого класса, как привезли меня сюда родители. Здесь каждый второй человек со мной в каких-то отношениях — с кем-то дружба, с кем-то знакомство, с кем-то я в спортзал ходил, с кем-то встречался, с кем-то дрался, так или иначе есть многолетние взаимоотношения. Здесь тоже можно усмотреть какое-то свойство, какой-то интерес.
— Вам вменяют нарушение бюджетного законодательства, когда целевые деньги по гранту вы потратили на зарплату сотрудников. Вы не знали, что это нарушение?
— Почему не знал, знал, но у меня тогда не было другого выхода. Сложилась ситуация, в которой я не мог поступить по-другому. В двадцать первом году «Сургутнефтегаз» в судебном порядке произвёл перерасчёт кадастровой стоимости земельных участков в меньшую сторону.
В бюджете появилась дыра, мы лишились почти 8 млн рублей. Чем ее можно заткнуть, ничем не заткнёшь. В этот момент мы получаем грант на решение вопросов местного значения, конкретно на текущий ремонт, содержание, обслуживание социальных объектов. Расчётный счёт у администрации Барсово один, то есть нет каких-то отдельных карманов.
Сначала мы попытались объяснить администрации Сургутского района, какая у нас сложилась ситуация, что нам нужно как-то выплатить зарплату. Не забывайте, что львиная доля расходов, это зарплата бюджетников, что является приоритетной статьей. Но район помочь не смог, и я самостоятельно принял такое решение.
Прокуратура в этом усматривает уголовное преступление, на самом деле, это лишь нарушение бюджетного законодательства. Вы поймите, у меня не было других вариантов и не было никаких средств, чтобы выплатить людям зарплату. А это десятки сотрудников спорта, культуры, сотрудники администрации. Тогда это был настоящий цейтнот — я либо не плачу зарплату, и это уголовное преступление, либо нарушаю бюджетный кодекс, что на мой взгляд является просто нарушением, а не уголовным делом.
Тогда я ещё рассчитывал на то, что каким-то образом мы эти деньги возместим. Мы вели переговоры о помощи с администрацией Сургутского района, я надеялся на реализацию каких-то земельных участков. Грант же никуда не ушел, я не положил эти деньги в карман, мы не потратили средства на праздники или премии.
— Сейчас опять возбуждены проверки по двум несоответствующим спортивным площадкам, выполнение которых вы подписали подрядчику. Почему все заново проверяется?
— Ну не знаю, уголовное дело было возбуждено в отношении подрядчика руководителя фирмы «Крона». Да, площадки были приняты нами, возможно, мы допустили какие-то ошибки. Когда весной все недочеты полезли, «Крона» обещала нам все переделать. Была телевизионная съемка, они перед камерами это гарантировали. Причем на слово мы не поверили, мы вышли в суд, а сейчас уже идет исполнительное производство.
Я понимаю, что это косяк с моей стороны, наверное, надо было что-то еще посмотреть, что-то как-то перепроверить, прежде чем подписывать. В администрации поселения нет строителей, чтобы понимать факт того, что подрядчик нарушил технологию. Ну не повезло нам, попался недобросовестный подрядчик, это что, только в Барсово происходит?
Насколько я знаю, дело было возбуждено не в отношении меня, поэтому почему возобновили проверки по спортплощадкам и главное, почему дело поднимается и перепроверяется именно сейчас, это вопрос.
Например, мне вменяют сейчас статью халатность, потому что я не расселил дом, где когда-то были проблемы с канализацией. Человек пожаловался в прокуратуру и мне спустя 5 лет выкатывают халатность и задают вопросы. А как я мог его расселить без оснований, не было обращений ни от управляющей компании, ни от жителей. А у меня на тот момент 160 таких домов было.
— У вас не было мысли, что вся это история, чей-то заказ?
— Иногда возникает, и не только у меня. Хотя, с другой стороны, это маловероятно, чтобы кто-то мог повлиять на прокуратуру и на Следственный комитет. 12 декабря возбуждено дело, на сегодняшний день уже три месяца всё это длится — собирают материалы, проводят допросы, обыски.
Я удивляюсь, почему это все происходит. Был бы я какой-то оппозиционный глава, или полез не туда, а так непонятно, почему я стал центром внимания всех СМИ, и моя история тиражируется в таких масштабах. У меня как у любого главы есть оппозиция, которая стремится лезть под кожу. Кому-то я не нравлюсь.
Понятно, что есть люди, которые заинтересованы в том, чтобы я покинул пост и ушел с шумом и треском, но кто это, я обсуждать не могу.
Я никогда особым политиком себя не считал, я всегда говорю — я председатель колхоза, моё дело работать на земле, работать с жителями, решать вопросы благоустройства, снега, а не ходить торговать лицом и делать там какие-то показушные вещи — это не для меня.
— К слову, о снеге, скажите, почему на данный момент поселок в таком состоянии? В парке отдыха лавочек почти не видно, поселковая площадь для гуляния как будто не чистилась за зиму ни одного раза, тротуары полностью исчезли под снегом, и люди идут по проезжей части, невывезенные кучи снега не только портят вид, но и создают опасность для водителей и пешеходов. Может, это связно с тем, что вы находились на больничном и не могли контролировать работу?
— Вы знаете, это называется жизнь. Люди не всегда живут хорошо, бывают проблемы со здоровьем, или еще что-то. Поселок — это тоже живой организм, с которым постоянно что-то происходит. Да, есть проблемы с подрядчиком, мы реагируем, составляем акты, выписываем предписания. У него не всегда получается нормально отрабатывать.
С другой стороны, он часто навстречу идет. Например, не все же в контракте прописано, бывает мы попросим какой-то проезд почистить, делает. Есть проблемы с погодой. Не так давно у нас были вычищены и центральные дороги, и тротуары, все было хорошо. Это же еще вопрос финансирования. То, что я на больничном и оторван от работы, в принципе на результат не влияет. Я стараюсь все контролировать, общаться с подчиненными, держу связь с исполняющим мои полномочия. Мы всегда на связи.
— После больничного вы сразу ушли в отпуск, некоторые рассматривают это как затягивание времени.
— Да смысл мне тянуть, мне наоборот нужно, чтобы все это побыстрее решилось. Я подал апелляцию, есть надежда на ее положительное решение. Что касается моего здоровья, я как все люди болею, но я надеюсь, что серьезного у меня ничего нет. Я не тяну время, я хочу скорее вернуться к работе.
Поселок поддерживает меня, ко мне часто люди подходят на улице выражают свою поддержку. Мне это очень приятно, потому что это оценка моей работы. К сожалению, сейчас ее оценивают с точки зрения уголовного законодательства, хотя у меня не было никакого злого умысла — я действовал в интересах поселка и его жителей. Я не держусь за кресло, просто очень обидно, что делал, делал и приехал.
— Вам известна позиция округа по вашей ситуации? Вас как-то поддерживают?
— Я, честно говоря, какого-то явного участия от руководства округа не вижу. Я обращался к губернатору за помощью, думал, возможна встреча если не с ней, то с заместителем, но…
Я хотел выяснить, какие ко мне есть претензии, и, если есть, так вы мне скажите просто, что мол не справляешься со своими обязанностями, или обозначьте какие-то другие вещи. Но никто на эти вопросы мне не ответил, поэтому я не могу знать мнение властей, оно жёстко против меня или нейтральное — они просто наблюдают. Я так понимаю, что для них это местное, наше какое-то дело, и мы должны сами разобраться. По моему мнению, в эпизодах, которые мне вменяют, нет ничего такого, что можно было бы назвать преступлением.
Я работал в силу своих возможностей, полномочий и средств, которые мне выделялись. От чего и почему все это происходит, я не знаю, видимо, не угоден. Меня очень удивляет, что простой глава небольшого поселения, не представляющий какого-то политического интереса как матерый преступник под прицелом и правоохранительных органов и СМИ.
— Ваш адвокат какой-то прогноз исхода этих процессов дает?
— Мне кажется, грош цена тому адвокату, который дает тебе стопроцентную гарантию успеха. Более того, он рассматривает и худший вариант развития событий, а это как вы понимаете, может быть и реальный срок. Что далеко ходить, бывшей главе Белого Яра Никифоровой дали год и семь месяцев в колонии общего режима. Статьи те же, превышение должностных полномочий и халатность. Но правоохранителям еще нужно доказать эти факты в отношении меня.
— Если вы проиграете суд по отстранению вас от должности, получите в политике так называемый волчий билет, что дальше будете делать? Обидитесь, уедете? Чем будете заниматься?
— Обижаться — это вообще не мое. Если уж на кого-то обижаться, то только на самого себя. Как человек верующий я знаю, что на всё воля Божья, и каких-то прогнозов в отношении своего будущего или своей семьи делать не могу. У меня здесь растет сын, вообще у меня трое детей, старшие уже выросли и уехали учиться и работать. С одной стороны, мне, по сути, особо некуда деваться, но, как повернется жизнь, я не знаю. Планов куда-то уезжать нет. А то, что я останусь без работы, я сильно в этом сомневаюсь. У меня очень большой опыт, есть инженерное образование, без работы я точно не останусь. Главное, что я твердо знаю, что все, что я делал, я делал в интересах поселка и его жителей.