«Моя любовь – романтики»

Досье Юрий Розум – российский пианист, Народный артист России (2001 год), лауреат международных конкурсов, солист Московской государственной филармонии, президент Международного благотворительного фонда Юрия Розума, профессор, заведующий кафедрой специального фортепиано Российской академии музыки им. Гнесиных. Почетный профессор Московского государственного университета культуры и искусств и почетный академик Международной академии искусств.

Под музыку Шопена…

– Юрий Александрович, с какой программой вы выступите перед жителями Югры и гостями фестиваля «Дух огня»?

– Поскольку это будет сразу после моего дня рождения, который совпадает с днём рождения Шопена, я думаю сыграть одну из своих шопеновских программ, состоящую из миниатюр – вальсов, ноктюрнов – и нескольких крупных вещей. С произведениями Шопена я живу всю жизнь, поэтому в свой первый визит в Ханты-Мансийск мне хотелось бы исполнить именно их.

– Говорят, в вашем исполнении Шопен звучит так, будто эта музыка написана только вчера. Как вам удаётся этого добиться?

– Я никогда специально не «осовремениваю» ни одну свою программу, что бы я ни играл. Но всегда следую принципу (и своих учеников приучаю), что необходимо настолько прочувствовать произведение, пропеть его внутри себя – каждую интонацию, каждое движение мелодии, каждое окончание фразы, кульминацию, – чтобы у тебя родилось ощущение, что ты сам всё написал. И тогда ты будешь играть совершенно свободно, не меняя ни одной ноты, ни одного динамического указания. И поскольку это твоя живая речь, она, естественно, становится современной, потому что ты не перебиваешь кого-то, не дублируешь, не копируешь, ты говоришь то, что чувствуешь сейчас, сию минуту. Через пять минут я сыграю уже по-другому. Отсюда, наверное, у слушателей и возникает ощущение современности.

– Можно назвать это сотворчеством?

– Безусловно, исполнитель и музыка – это сотворчество. Иначе в этом нет смысла. Можно включить компьютер, и он в совершенстве сыграет все ноты и передаст правильно все оттенки, но за этим не будет ни смысла, ни души, ни эмоций и, конечно, никакого контакта с теми, для кого эта музыка звучит. Поэтому исполнение музыки – это как исполнение пьесы: любую театральную пьесу можно читать, но она оживает, только когда выдающиеся режиссер и актеры гениально играют эти тексты. Когда они их не просто читают, а вынимают из себя как свои собственные. Только тогда начинается творчество и сотворчество.

Думать и слышать

– В Ханты-Мансийске вы также проведете мастер-классы для талантливых детей. Что их ожидает?

– Мастер-класс – это своеобразное действо, оно может дать результат сразу, а может через какое-то время, потому как очень часто исполнитель так научен, что ничего не может сделать, изменить. Он выучил определенную конструкцию и неплохо с ней справляется, но у меня, как музыканта более опытного и знающего, есть некоторые секреты и возможность что-то изменить, помочь раскрыть нечто новое. Начинаешь заниматься, вынимаешь какой-то один кирпичик, чтобы немного отшлифовать, – и всё, «здание» рушится, ученик ничего не может сыграть. И у некоторых не очень знающих, непрофессиональных людей, которые присутствуют на мастер-классе, создаётся впечатление, что профессор приехал и сделал только хуже. Но это не так. Как правило, это своеобразная бомба замедленного действия. Ребёнок выносит с мастер-класса очень много, но он просто не может сразу это применить. Хотя есть такие творческие натуры, которые тут же тебе всё выдают, всё правильно воспринимают. В значительной степени это зависит от того, как учат. Если учат одной строгой конструкции – здесь громко, здесь тихо, здесь быстро, здесь медленно – и зазубрить, то у исполнителя отключается голова, работают одни руки. И при попытке включить голову всё рассыпается. Это всегда немного расстраивает, но я к этому отношусь с пониманием, философски, никогда не ругаю ученика, да и сам не очень переживаю, поскольку знаю, что в таком случае надо дать задание и через несколько дней ребенок сядет, разберётся и начнет по-другому играть. В этом и есть смысл мастер-класса.

– То есть ваша цель – встряхнуть и заставить думать?

– Да. Заставить думать, заставить слышать. Потому как очень распространено явление, когда молодой музыкант, особенно совсем юный ученик, что-то себе представляет, но совершенно не слышит, что выходит из-под пальцев. Это может быть грязная педаль, слишком громкий аккомпанемент. Нужно помочь ему правильно всё сбалансировать, чтобы мелодия была мелодией, то есть царицей, аккомпанемент же был на втором плане, хотя в нем тоже может быть своя жизнь, своя начинка – бас, своя мелодика.

Я всегда откликаюсь на просьбы провести мастер-классы, потому что знаю, что это обязательно даст положительный результат. Посмотрим, что будет в Ханты-Мансийске, мне очень интересно.

– Давайте поговорим о ханты-мансийском зрителе. Хотя он, скажем так, избалован звёздами мировой величины, очень часто на концерты классической музыки приходят люди неподготовленные. На ваш взгляд, это имеет значение? И с чего стоит начинать знакомство с классической музыкой?

– Я считаю, что должен быть подготовлен музыкант, а публику надо уметь завлечь, надо найти с ней контакт. Очень часто бывает, что человек, который ранее признавался, что он классическую музыку вообще не воспринимает, случайно попадает на концерт и вдруг начинает ее любить, интересоваться ею. Вот этот момент очень важен. Так же, как момент преподавания в школе. У ученика двумя-тремя уроками можно отбить интерес к музыке. Конечно, таких педагогов нужно изолировать от процесса обучения. Когда учитель, скажем, линейкой бьёт по пальцам – это просто преступление: и против ребёнка, и против музыки, и против культуры. Так же – если человек попадает на концерт со слишком трудно воспринимаемой музыкой, он может от неё отвернуться. Мы как раз стремимся к обратному: чтобы слушатель пришёл и был покорён. Поэтому я стараюсь играть такие программы, которые с первого момента могут «зацепить». Я следую жизненному правилу Горовица, уже на склоне лет сказавшего: «Вообще-то я всю жизнь только и делал, что развлекал своих слушателей». Хотя Горовиц с его невероятной высотой, конечно, не развлекал, он поднимал души Бог знает на какую высоту. Великий музыкант имел в виду, что он не нагружал публику, не депрессировал. Бывает такая музыка, которая вгоняет в депрессию, я не сторонник этого. Мне нравится романтика, музыка с мелодией, с гармонией. Мне хватает дисгармонии на улице и в реальной жизни.

– Кстати, о любимых композиторах. Кто они? Кроме Шопена, конечно…

– Романтики. Их музыка – моя любовь, мой репертуар, мой образ жизни. Шуберт, Шуман, Брамс, Лист, упомянутый Шопен, Чайковский, Рахманинов, ранний Скрябин, какие-то произведения Прокофьева, хотя это не вполне можно назвать романтикой. И, кстати, Бетховен, который формально тоже не являлся романтиком, но, по-моему, он первый, кого можно назвать в этом ряду, потому что такая невероятная страсть в музыке, пожалуй, не всем романтикам была доступна. Такой размах эмоций при скудных тогда ещё выразительных средствах! Молоточковый рояль Бетховен получил уже в последние годы жизни, а до этого он творил на фортепиано самой простой конструкции.

Вот это сфера моей любви, моей жизни, и она совершенно бесконечна, интересна и по-человечески, и по-музыкантски, и в фортепианном плане. Потому что рояль ни у кого так разнообразно не звучит, как у романтиков. Классики более сдержанны, современная же музыка намного более абстрактна в своем звучании, она, как правило, не требует кантилены, этого пения, того, чем славна русская фортепианная школа. А рояль – это и человеческий голос, это и оркестр, и природа – всё, что хотите. Потом немного колористических эффектов добавили импрессионисты. Но Шопен, Лист, Рахманинов… Это всё такие планеты, которые светят в наши сердца.

Открыть Фациоли

– Кстати, на сцене концертно-театрального центра в Ханты-Мансийске стоит рояль Паоло Фациоли, мастера, с которым вы знакомы.

– Можно сказать, дружу. В свои первые визиты в Москву он всегда останавливался у меня. И я в своё время открывал много его инструментов.

– Что это значит – открыть инструмент?

– Когда создаётся особый, эксклюзивный рояль (хотя они у Фациоли почти все эксклюзивные – этих гигантских монстров «308», которые на 30 см длиннее обычного концертного рояля, выпускают в год считанные единицы), перед тем как отправить его куда-нибудь в Америку или в Эмираты, или в Бахрейн…

– Или в Ханты-Мансийск…

– Или в Ханты-Мансийск… Паоло приглашал меня, и в каком-нибудь венецианском дворце, куда часть слушателей приплывала на гондолах, мы устраивали торжественное открытие рояля. На следующее утро рояль отправлялся новому владельцу… Я очень хорошо знаком с этими инструментами. И много моих дисков записаны именно на Fazioli 308. В том числе мой шопеновский диск.

– Объясните, в чём уникальность рояля Fazioli?

– Из поколения в поколение семья Фациоли производила кухонную мебель. Отец Паоло мечтал создать фортепиано, но не отважился, а Паоло – молодой парень с музыкальным и инженерным образованием – взял и сделал это. И уже первый его рояль зазвучал! Как? Я не знаю. Это секрет ясности, длительности ударного звучания. Где-то ведь струна после удара молоточком сразу начинает затухать, и от деки зависит, как звучание будет продолжено. Секрет, которым Страдивари и Амати владели в скрипках, – это всё секрет деки, звучащего дерева. И лучшие немецкие и австрийские фирмы десятилетиями, а то и столетиями бились над тем, чтобы дека звучала, чтобы звук вибрировал, было как можно больше обертонов, чтобы он был богаче, чтобы можно было петь на рояле. И мало кому это удается. А этот итальянец взял и сделал рояль с первой попытки! Это, конечно, феноменально! Паоло сам контролирует изготовление всех инструментов на каждой стадии, поэтому их и выпускается очень мало. Это действительно ручная работа. Fazioli – это эксклюзив. С ним надо найти контакт, к нему надо найти свой ключ, ведь все рояли различаются, как и люди. Поэтому мне очень интересно, что за инструмент в Ханты-Мансийске.

– А то, что Fazioli стоит не в Москве или Санкт-Петербурге, а именно в Ханты-Мансийске, для вас имеет значение?

– Для меня это сначала был шок. Низкий поклон губернатору, руководству округа, которые нашли средства. Это недешёвый инструмент. Но ведь здесь ещё нужна отвага, потому что он не намного дороже «Стейнвея», но к «Стейнвею» все привыкли и это гарантированно. Никто же не знал, как зазвучит Fazioli, поверили словам каких-то очень достойных музыкантов, губернатор принял эту информацию и приобрел инструмент. Честь и хвала! Побольше бы нам в России таких Ханты-Мансийсков.

Всё зависит от людей неравнодушных

– К теме финансирования. Складывается впечатление, что сейчас культура живет за счёт энтузиастов, поддержки отдельных компаний, в том числе «Газпром нефти», которая является многолетним партнером фестиваля «Дух огня». Как раз благодаря этой компании у гостей фестиваля появилась возможность услышать вас. Так вот, по вашему мнению, спонсорство необходимо?

– Ну конечно! Как сказал мудрый человек, «культура стоит дорого, но бескультурье обходится обществу намного дороже». Поэтому все эти вложения, быть может, не сразу дают результат, но они работают на наше будущее. Никого не хочу осуждать, но на культуру государством выделяется лишь какая-то доля процента бюджета. Поэтому без участия серьёзных компаний, серьёзных меценатов ничего хорошего не выйдет. Россия всегда была знаменита меценатством. Сколько великих людей вошло в историю мировой культуры, состоялось благодаря поддержке меценатов! Если говорить об изобразительном искусстве – благодаря Третьякову, об опере – Мамонтову, Звереву, перечислять можно долго. У нас много богатых компаний, но почему-то именно «Газпром нефть» взяла на себя эту огромную миссию – поддерживать фестивали: фестиваль кинематографических дебютов «Дух огня», фестиваль русской классической музыки «Большой» в Сербии. А что такое компания? Это же не набор компьютеров и программ, это живые люди. Значит, всё зависит от инициативы. Я, как человек, который основал уже четыре благотворительных фонда, как никто знаю, что такое помощь серьёзных компаний и серьёзных бизнесменов – людей неравнодушных. Честь и хвала «Газпром нефти». И пусть другие компании берут пример.