«Ну, умер человек и умер…» Истории врачей «второй волны» пандемии коронавируса

Владимир Хитров, 67 лет, водитель скорой помощи города Буй Костромской области

Более 20 лет Владимир Хитров проработал водителем скорой помощи. А 21 ноября 2020 года он умер на ИВЛ в ковидном госпитале в городе Костроме с официальном диагнозом — «легочная недостаточность и пневмония». Его историю рассказывает сын Андрей.

«Много лет отдал больницы, скорой помощи — был и мотористом, и механиком, и врачей развозил. За несколько дней до болезни работал до изнеможения — до позднего вечера ездили на вызовы. У врача, с которым он ездил, обнаружили ковид, отца посадили на самоизоляцию.

Вскоре он стал задыхаться, неделю была температура 37,5, выписали но-шпу и аспирин, поставили диагноз пневмония. Взяли мазок, результат оказался отрицательным, но уже на следующий день отца отвезли в окружной госпиталь для ковидных больных. Мест там не было, поэтому положили в коридоре, мы все звонили, спрашивали, что делают, он отвечал, что ничего не делают. Потом реанимация, ИВЛ и … 21 ноября отца не стало.

Мама тоже заболела, болела очень долго, но сейчас ей уже лучше. Однако диагноз ковид отцу так и не поставили — только «легочная недостаточность и пневмония», хотя человек лежал в ковидном отделении. Но самое главное — никаких соболезнований от больницы, никакой помощи, никаких комиссий о том, чтобы установить причину смерти. Говорят, что есть выплаты заболевшим медикам и врачам, а тут тишина — ну, умер человек и умер».

ДОПОЛНЕНИЕ

Уже после выхода статьи с редакцией Муксун.fm связались представители департамента здравоохранения Костромской области, поделившись своей версией событий. Вот как выглядит эта история с их точки зрения:

«Хитров В. М. поступил в коронавирусное отделение ОГБУЗ „Костромской областной госпиталь для ветеранов войн“ 08.11.2020 года в тяжелом состоянии с подозрением на коронавирусную инфекцию. На тот момент загруженность коечного фонда лечебного учреждения не превышала 87%. 11.11.2020 года он был переведен в реанимацию ковидного отделения Окружной больницы г. Костромы № 2, где ему незамедлительно были проведены все необходимые реанимационные мероприятия, в том числе, пациент был подключен к аппарату искусственной вентиляции легких. В связи с этим утверждение о нахождении пациента в необорудованном специальной медицинской техникой коридоре, не имеет оснований. У Хитрова В. М. текст на ковидинфекцию брали дважды — 6 и 12 ноября 2020 года, оба результата — отрицательные. Диагноз, поставленный пациенту, — двухсторонняя полисегментарная пневмония. Патологоанатомическая экспертиза также дала отрицательное заключение на наличие коронавирусной инфекции. Право на выплаты было рассмотрено комиссией, созданной ОГБУЗ „Буйская центральная районная больница“. Решение об отказе в выплате было принято в связи с отсутствием оснований».

Елена Марченкова, 57 лет, медсестра психоневрологического интерната города Карачев Брянской области

Сразу после окончания медучилища Елена Марченкова попала на работу в психоневрологический интернат, где и проработала всю жизнь медсестрой. Получила ветерана труда, была на пенсии по выслуге лет, но продолжала работать. Как погибла медсестра и почему ей не положена выплата для работников здравоохранения, рассказала ее дочь Елена:

«В октябре у мамы был отпуск, но отгулять его не получилось, потому что начали одна за другой болеть. Маму вызвали на работу из отпуска досрочно, да еще на смену вместо двух недель на три недели. В мамину смену заболела медсестра, ее отправили домой, а у других работников взяли мазки, они оказались отрицательными, и смена продолжила работу.

Первые признаки болезни у мамы появились 31 октября, в ее день рождения. Была на работе, а вечером поднялась температура, но она промолчала. Так она восемь дней была на смене больная. Их осталось только две медсестры и сколько мы ее не просили вернуться домой, она говорила: «Кто будет тогда работать?»

9 ноября мама вернулась с работы и сразу отправилась в поликлинику, ей дали больничный и отправили домой, а вечером стало хуже и пришлось вызывать скорую помощь. Маму увезли в Брянск. Вначале положили в обычную палату, а через пару дней перевели в реанимацию. Связь мы теперь держали только с врачами, они особенно по телефону много не рассказывали. Но 20 ноября ей стало очень плохо, ее перевели на ИВЛ, а уже в 23:45 ее не стало.

Диагноз — двусторонняя тотальная вирусно-бактериальная пневмония COVID-19, поражены были все органы, тело мамы мы получили в мешке… А тут еще и выяснилось, что выплат маме никаких не положено, потому что ПНИ — социальное учреждение. То есть, да — она медик, но не там работала, и все.

Вот так — ушла на работу, мы с ней месяц не виделись, а потом вернули только тело в мешке. До сих пор не могу поверить, что ее нет…»

Юрий Кочетов, 52 года, анестезиолог-реаниматолог районной больницы города Барнаула

Вдова Юрия Кочетова Елена считает, что больница скрыла положительный результат теста на коронавирус, чтобы не отпускать сотрудника на больничный. По данному факту Минздрав Алтайского края начал проверку. Вот что рассказывает Елена:

«После вуза пришел в топчихинскую районную больницу, здесь прошел и интернатуру. 18 лет отработал в реанимации. Последним его местом работы стала городская больница № 10 города Барнаула, где он был заведующим отделением реанимации. Их было там пять опытных, квалифицированных врачей, но постепенно все они один за другим заболели коронавирусной инфекцией. Муж остался работать со своим коллегой Виктором вдвоем.

Реанимация не считалась красной зоной, поэтому работали в обычных костюмах и масках.

И тут началась вторая волна коронавируса, ситуация в больнице стала критической, поступало каждый день огромное количество пациентов, а ничего не было подготовлено, даже защитных костюмов врачам не выдавали.

В отделении у Юрия заболела медсестра, судя по симптомам, похоже на коронавирус. Затем за ней на больничном оказались все остальные медсестры. Они с Виктором работали сутки через сутки, просили медсестер у главврача, но безуспешно.

7 ноября Юрию стало плохо, температура 37,5, врач осмотрел, сказал, что обычный бронхит, что ковидных больных в реанимации нет и ему негде заразиться. На больничный не отпустили — сказали, что работать не кому. А у Юры уже началась слабость, одышка, температура доходила до 39,5. Он начал ставить себе сильные антибиотики и сдал тест на коронавирус. Правда его, почему-то, увезли в Бийск. Долго не было результата и 16 ноября Юря незаконно зашел в общий реестр больных и увидел, что его тест положительный. В этот день он был на дежурстве, а 17 ноября он ушел на самоизоляцию. Сейчас мне говорят, что у него был больничный, хотя я думаю, что они открыли его задним числом.

22 ноября Юра должен был сдать тест на коронавирус повторно, но в больнице сказали, что нет пробирок, и анализ не взяли, муж пробовал его сдать 28 и 29 ноября, а 30 ноября уже даже в больницу не пошел. А 2 декабря он умер. В диагнозе написали — «сердечная недостаточность и внезапная коронарная смерть» и ни слова о коронавирусе.

Минздрав и Роспотребнадзор начали проверку этой ситуации, но с ее результатами меня никто еще не знакомил».

Геннадий Кагарлицкий, 69 лет, врач скорой помощи города Самары

Военный врач, врач неотложной скорой помощи 23 года проработал в 15 поликлинике города Самары. Общий стаж врачебной деятельности более 50 лет, огромный опыт работы — он мог просто уволиться, но понимал, что некому будет работать, тяжело, трудно и врачи на скорой помощи просто не задерживаются. О том, как добивалась выплаты погибшему медику, почему ему не ставили диагноз COVID-19, рассказывает его дочь Ольга:

«Отец вышел из отпуска 13 ноября, мама его долго уговаривала уволиться, но он стоял на своем. Мы очень за него переживали, еще до отпуска он постоянно приходил домой простуженный, в августе заболела мама, она была госпитализирована, долго лечилась, мы ее буквально на ноги поставили. Очень тяжело было…

И вот 17 ноября у отца поднялась температура, он взял больничный. 20 ноября его госпитализировали. Когда отец поступил, у него было 25% поражения легких, а через два дня уже 65% поражения. Затем 10 дней в палате интенсивной терапии — сначала ничего, а в последние два дня стало совсем плохо. Только за час до смерти ему подключили ИВЛ. 7 декабря он умер. Мне позвонили в 01:45, мы плакали вместе с реаниматологом…

8 декабря я не нашла отца в списке умерших от коронавируса. Мне стали писать коллеги отца и рассказывать, что медикам вообще не ставят диагноз ковид. У них в больнице данный диагноз был поставлен только бухгалтеру.

В справке моего отца стоял диагноз — «вирусная пневмония неуточненная». Стала звонить в морг, где мне прямо ответили: «Как нам скажут, так и напишем диагноз». Оказалось, что таких случаев в нашем городе очень много. Пришлось добиваться правды — мне пришлось привлекать к себе внимание разными скандальными видео из морга, из больницы, где лежал отец. И только когда моей историей занялся губернатор Самарской области, отцу поставили диагноз COVID-19.

Медработники — это люди, которые не будут отстаивать свои права, боятся за свою репутацию, боятся потерять работу. Хотя всем сегодня понятно — вместо них работать некому. Но я была в таком отчаянии, не думала не о каких последствиях, хотела только одного — добиться правды».

Сергей Полушайков, 55 лет, врач-физиотерапевт инфекционной больницы города Воронежа

20 лет проработал физиотерапевтом, занимался общественной медпрофилактикой (выступал на радио, различных симпозиумах). Много времени уделял работе. Однако его родственники не будут добиваться выплат медицинским работникам, погибших от коронавируса. О причинах этого рассказал его друг Андрей Терехов:

«Сергей был в отпуске, в середине октября вышел на работу и через несколько дней заболел. Пытался лечиться сам, консультировался с коллегами, но состояние только ухудшалось. В ноябре стала держаться температура, появилась одышка. Сергея госпитализировали. Легкие были поражены уже на 50%.

Он лежал в обычной палате, мы с ним часто созванивались. В тот день он просил привести нужные вещи, но я не успел…

Скорее всего, Сергей заразился на работе — осенью в коллективе переболело несколько врачей и один пациент. Но точно об этом сказать не может никто. Да и родные не будут добиваться того, чтобы его признали заразившимся на работе, потому что, во-первых, нужна специальная экспертиза, а, во-вторых, нужно «воевать» с больницей, где долгие годы работал Сергей».

По материалам «Медиазоны».